Газета «Новости медицины и фармации» Психиатрия (383) 2011 (тематический номер)

Как Горбачева принимали в ВПА

Закончился очередной психиатрический конгресс, на этот раз — в Афинах. Тысячи психиатров прекрасно провели время, обсуждая свои профессиональные проблемы, любуясь древностями и вкушая прелести греческой кухни.

И я там был. Древностей, к сожалению, почти не видел, хотелось больше вкусить самой психиатрии, нежели средиземноморских яств: первый раз в жизни получил возможность всерьез пообщаться с зарубежными коллегами.

Не первый и не последний психиатрический конгресс, как все... Но этот, восьмой, имел одну особенность, один аспект, который при всем желании научным назвать нельзя. Этот аспект имел скорее отношение к политическому детективу: крайне любопытные и эмоциональные события предшествовали «гвоздю программы» — голосованию Генеральной Ассамблеи ВПА за членство в этой организации советских психиатров.

Не скрою: я чуть-чуть идеалист. Лагеря, ссылка, специфические отношения с прежними властями и проч. и проч. неизбежно настраивают на идеализацию западного общественного мнения и специфики западной общественной морали. В моем случае, в случае преследуемого властями психиатра, была, несомненно, идеализация позиции моих коллег в других странах. Увы, при всем моем жизненном опыте, я оказался девственным во многом.

12 октября, открытие конгресса. Приветственные речи, пение греческого хора в туниках, опять приветственные речи, аплодисменты. И — первая неожиданность: обилие официальных представителей советской психиатрии, несколько напряженных, но уверенных в себе наших психиатрических вождей. А самый главный вождь, директор института психиатрии академик Вартанян — среди почетных гостей! Ах, как интересно было наблюдать за ним, грешен, но я мало слушал приветственные речи, все внимание сосредоточил на Вартаняне. Как легко было по его непосредственной реакции видеть, кто из многочисленных деятелей-администраторов ВПА и конгресса дружен с ним и нашей официальной психиатрией: Вартанян аплодировал (а как он аплодировал (!), привскакивая, сбивая от усердия ладони) только таким. Другим, «социально чуждым» — никогда. Лишь потом, спустя дни, я понял: мне был преподан урок, не все однозначно в ВПА, там есть и «свои», и «чужие», и «нейтральные» (читай — равнодушные).

Постепенно я привыкал к «загранице», знакомился с людьми. Меня расспрашивали о СССР, о нашей психиатрии, об изменениях в ней. Я вежливо и искренне отвечал. Я был счастлив: после лагерей и ссылки — международный конгресс, чем не чудо!

Но 13 октября чудо рассыпалось, мне показали так называемый меморандум московского профессора Лукачера, из которого фактически следовало, что идеальнее советской психиатрии в мире нет. Не может быть. Прочитав меморандум, я искренне возмутился. Возмутился вслух, в присутствии коллег из разных стран (Америки, Азии, Европы). Да и как было не возмутиться: ни «гласности», ни «перестройки» в советской психиатрии нет. И законодатель, и юристы резко критикуют положение в психиатрической практике, советские газеты и журналы публикуют очевидные факты злоупотребления психиатрией, в том числе и в политических целях… а наши психиатрические вожди засели в окопах и отстреливаются (к счастью, пока только словами).

Четверо весьма уважаемых в мире психиатров, выслушав мои ламентации, предложили мне возразить Лукачеру письменно. Что и было сделано мною. И мой ответ Лукачеру был распространен среди членов Генеральной Ассамблеи ВПА.

Думаю, нет необходимости пояснять, что я искренне хочу изменений в советской психиатрии, ее гуманизации. За то и сидел… Но изменений фундаментальных, а не косметической штукатурки фасада. А тут и о косметическом ремонте говорить не приходится: все те же лица, что и прежде, диктуют стране психиатрическую политику, ответственные лица в Министерстве здравоохранения напрочь отрицают акты злоупотреблений психиатрией в прошлом и настоящем (и это при том, что только на Западе сейчас живет с десяток людей, которые прежде безосновательно подвергались в СССР принудительному психиатрическому лечению, что написаны и прочитаны миллионами воспоминания бывших узников психотюрем). И т.д. и т.п. Дошло уже до того, что работники КГБ признают практику злоупотребления психиатрией в прошлом (см. журнал «Огонек»), а психиатры все по-прежнему отрицают. И одно­временно страстно желают вернуться в ВПА, из которой успели «добровольно» выйти в 1983 году в связи с угрозой исключения.

Четверо уважаемых иностранных коллег предложили мне следующее: провести на особом внеочередном заседании Генеральной Ассамблеи ВПА дискуссию с одним из представителей официальной советской психиатрии, чтобы получить объективное впечатление о проблеме. Предложили мне, так как я только что прилетел из СССР, являюсь советским гражданином и могу говорить о сегодняшней ситуации.

Было ли мне страшно? Не скрою, страх был. «Перестройка» у нас не так далеко зашла, чтобы не думать о последствиях того, что ранее официально называлось «антисоветской деятельностью», да и в психиатрию очень хотелось вернуться (увы, пока такой возможности меня лишали). На раздумья времени не было. Я вспомнил лица людей, обращающихся ко мне за помощью, людей, прошедших ужасы нашей психиатрии, ни в коей мере не сопоставимые с пережитым мною в лагерях… Этого было достаточно, я согласился сразу же. Итак, дуэль.

Оружие выбирал противник. Уважаемые психиатры, как заправские «секунданты», в течение двух-трех дней вели переговоры с обеими сторонами. Условия менялись постоянно, я соглашался на все... Руководитель советской делегации профессор Жариков отказался поднять перчатку (мотивы мне неизвестны), академик Вартанян отказался поднять перчатку (он, видите ли, не врач, а узкий специалист), затем устами президента конгресса, греческого психиатра Стефаниса, было сказано, что дискуссия состояться не может, так как Глузман никого не представляет, психиатром официально не работает, членом Независимой психиатрической ассоциации в Москве не является… Мне удалось спустя несколько часов получить презентацию от президента ВПА доктора Савенко.

Отказаться от дуэли официальные советские психиатры не могли. Переговоры велись дальше, в конце концов поединок состоялся.

С одной стороны — бывший «прожженный уголовник» (так величали меня в свое время советские газеты), он же — особо опасный государственный преступник (таков был прежде мой статус, определенный законодателем страны). С другой стороны — семь (!) официальных представителей советской психиатрии, в основном профессора. Секунданты — члены Генеральной Ассамблеи ВПА. Оружие — слово. Руководил поединком представитель Болгарии.

Не весьма многочисленная пресса, аккредитованная на Конгрессе, такое необычное событие пропустить не желала. Журналистов в аудитории было изрядно, все ждали начала. И вдруг я увидел то, чего здесь, на Западе (или Юге), никак не ожидал увидеть: генеральный секретарь ВПА датчанин Фини Шульцингер выгнал из аудитории всю прессу! Там, где не помогали слова, доктор Шульцингер действовал руками... А на дверях встали неумолимые стражи порядка — греческие полицейские, не сразу впустившие в зал даже меня, одного из основных участников дискуссии. Итак, заседание Генеральной Ассамблеи оказалось секретным, даже ту прессу, которая была официально аккредитована при Генеральной Ассамблее ВПА, удалили из зала.

Что же было потом? Потом был суд (позволю себе такую субъективную оценку ситуации) над советской официальной психиатрией, где я обвинял, а другая сторона — агрессивно, но не весьма аргументированно — защищалась. Была и ложь, и уклончивые разговоры «вокруг», и демагогия. Впрочем, были и достойные, уверенные слова ленинградского профессора Кабанова, посмевшего в целом согласиться с моими инвективами. Прессе известны детали, не буду повторяться. Но сенсацией, несомненно, было то, что возглавил эту великолепную семерку человек, к психиатрии никакого отношения не имевший — советский дипломат Решетов. Так еще раз была продемонстрирована полная независимость советской психиатрии от государственного аппарата!

А закончилось это необычное заседание Генеральной Ассамблеи ВПА прямым требованием президента конгресса профессора Стефаниса «всем присутствующим не распространять информацию о происшедшем здесь». Ах, какой родной, привычный запах почувствовали мы с доктором Корягиным (он, как почетный член ВПА, не мог быть удален из зала даже доктором Фини Шульцингером). Как пахнуло прежним, своим.

И еще одно впечатление от поединка, пусть и субъективное: глаза доктора Шульцингера, сидевшего в третьем или четвертом ряду, постоянно фиксировавшие меня во время моего выступления, глаза, полные жгучей ненависти.

На следующий день было голосование. Большинство членов Генеральной Ассамблеи понимали все, даже некоторые представители «стран социализма» искренне высказывали мне в личных беседах неприятие официальной советской психиатрии. Большинство понимало все, но проголосовало «мягко» — принять СССР с условиями, т.е. с контролем ситуации в советской психиатрии. Самому голосованию предшествовала полемика, по ходу которой были весьма резкие реплики по поводу позиции советских психиатрических генералов, не желающих признавать факты злоупотребления психиатрией даже в прошлом. «Главный советский психиатр» Решетов в это время нервно ходил в холле, ожидая результата.

Решила все кулуарная договоренность. Американский психиатр Гарольд Высоцкий от имени группы психиатров Запада и Востока предложил неофициальному лидеру советской делегации Петру Морозову ультиматум: советские психиатры зачитывают свое заявление следующего содержания (и предложил им текст, известный сейчас как заявление советских психиатров), тогда прием СССР в ВПА состоится с условиями, в ином случае — о приеме не может быть и речи. (Любопытная подробность: в 1987 году «Комсомольская правда» опубликовала интервью Вартаняна, Петра Морозова и других советских психиатров, где Петр Морозов утверждал, что американский психиатр Гарольд Высоцкий сделал карьеру на своей антисоветской, клеветнической деятельности... Насколько мне известно, в Афинах Высоцкий извинений не требовал, а Морозов — не предлагал…)

Вопрос решался минутами. Петр Морозов зачитал заявление, текст которого был тогда же показан всем присутствующим на экране.

Объявили результаты голосования: СССР принят! Надо было видеть сияющие лица Петра Морозова, Тиганова и подошедшего их поздравлять Фини Шульцингера.

В качестве компромисса почти единогласно была принята в ВПА и не­многочисленная пока Независимая психиатрическая ассоциация в Москве.

Как это оцениваю я? Двояко, я не могу высказать однозначную, прямолинейную оценку…

О нравственности такой позиции ВПА говорить не приходится. Увы, руку дружбы подали не тысячам рядовых психиатров СССР, а все тем же «ведущим специалистам», обрекавшим здоровых на муки принудительного лечения. Им милосердно предложили добровольно перевоспитаться и тем самым возглавить новую, «перестроенную» психиатрию; впрочем, о какой нравственности может идти речь, когда членами ВПА остаются и Румыния, и ЮАР, злоупотребляющие психиатрией в политических целях.

Понимаю и другое. Со многими коллегами успел пообщаться и поэтому вправе утверждать: голосовали не за Вартаняна — Жарикова, не за недобрую память Лунца. Голосовали за Горбачева, скорее хотели помочь процессам гуманизации в СССР. Надеялись, что именно членство в ВПА советских психиатров поможет держать их под контролем.

Какой-то резон в этом есть. Стройная, логичная концепция, пусть и не очень моральная. Логичная только в одном случае, если руководство страны действительно желает перемен в психиатрии. Не скрою, была такая иллюзия и у меня, так хотелось верить в это... Одно лишь странно: почему прислали в помощь «независимым от властей» психиатрам дипломата Решетова, если проще было признать очевидные всем прежние грехи и честно облобызаться со всемирным сообществом коллег, почему юлили, сыпали словами, тянули время на пресс-конференции и только в последний момент под прессингом признали: «было».

Психиатры и Запада, и Востока надеются: контроль ситуации в СССР им удастся. Дай-то Бог…

Остается надеяться, что ситуация у нас будет развиваться, законодатель примет новый, состоятельный, работающий «психиатрический» закон, исполнительные органы будут его соблюдать. Будем надеяться. На это, а не на контроль ВПА; увы, «потемкинские деревни» умеют строить в нашей стране и психиатры…

А вот и эпилог. Возвращаясь из Греции, в аэропорту Москвы члены официальной психиатрической делегации заявили прессе: злоупотреблений психиатрией в СССР не было и нет, СССР принят в ВПА твердо и безусловно.

Кто же победил?..

Семен Глузман. Вашингтон.  25 октября 1989 г.

Из журнала «Коммунист»

Возвращаясь к «больной теме»: обзор читательской почты // Коммунист. — Сентябрь 1989. — № 13(1347). — С. 81-88 (83-84).

Психиатрия в силу специфики самой зоны своей компетенции является институтом не только медицинским, но и в значительной мере юридическим. Подавляющее большинство фактов нарушения прав психически больных и злоупотребления психиатрией должностными лицами, к сожалению, не фиксировалось нашими официальными юридическими институтами. Нормативные акты Минздрава СССР, не опиравшиеся на внятное мнение законодателя, не были, да и не могли быть гарантом соблюдения прав психически больных людей. Более того, они зачастую прямо ущемляли эти права.

Отрадно, что наш законодатель обратил внимание на саму проблему и предпринял попытку как-то решить ее. Но попытку, скажем прямо, не­удавшуюся. Увы, ныне действующее Положение об условиях и порядке оказания психиатрической помощи, как и развивающие его нормативно-ведомственные акты Минздрава СССР, никаких гарантий психически больным гражданам не дают. Необходим серьезный, недекларативный законодательный акт. Государство обязано обеспечить твердые гарантии как своим психически здоровым гражданам, так и тем, кто в силу психического страдания не может уверенно и адекватно оградить себя от посягательств на свою свободу и другие естественные права.

Представляется существенным и такой недостаток ныне действующей системы психиатрического призрения и лечения, как отсутствие в ней юридического института «уменьшенной вменяемости». Из-за этого огромное число преступников с так называемыми пограничными психическими состояниями отбывают наказание в тюрьмах и колониях, а не в специальных учреждениях «промежуточного» характера, где коррекция поведения и социальная адаптация достигались бы в том числе и с помощью мероприятий сугубо психиатрического характера. Несомненно, что создание системы таких учреждений дало бы возможность значительно сократить рецидивную преступность.

Можно лишь сожалеть о том, что весьма печальное состояние нашей теоретической и практической психиатрии обсуждается где угодно, но только не в специальных медицинских журналах. Надеюсь все же, что перестройка достигнет и этих закрытых бастионов и наша психиатрия ощутит себя социальным, юридическим и медицинским институтом цивилизованного государства конца двадцатого века.

Врач-психиатр Семен Глузман,  г. Киев

Комментарий  к меморандуму Лукачера

Следует отметить, что в советской психиатрии действительно происходят изменения.

Чрезвычайно важен тот факт, что впервые «Положение об условиях и порядке оказания психиатрической помощи» является актом законодателя, а не ведомственно-нормативным актом Министерства здравоохранения СССР. В то же время «Положение...» не является в полном смысле работающим законом. Сугубо декларативные формулировки «Положения...» не создают никаких серьезных гарантий и процедур. Таково мнение ведущих советских юристов, в том числе и тех, кто прямо формировал текст «Положения...», позднее неузнаваемо измененного аппаратом перед утверждением его Указом Президиума Верховного Совета СССР. Следует отметить, что «Положение...» было утверждено без малейшего публичного обсуждения в прессе, в том числе и специальной, еще в период работы прежнего Верховного Совета СССР, избранного совсем не демократическим путем (иначе говоря, «брежневским» Верховным Советом, ныне распущенным).

В развитие законодательного «Положения...» Министерство здравоохранения СССР издало подробные ведомственно-нормативные акты, которые во многом ограничивают применение декларативных гарантий и процедур «Положения...».

В силу более благоприятной ситуации в стране юристы открыто оценивают и само «Положение...», и акты МЗ СССР негативно, настаивают на их переработке и утверждении новым, демократически избранным законодателем страны. Самыми серьезными, глубокими публикациями на эту тему являются статьи юристов Бородина и Полубинской в основном теоретическом юридическом журнале «Советское государство и право», юристов Рудякова и Протченко в журнале «Коммунист», обзор читательской почты с редакционным комментарием в журнале «Коммунист». Здесь уместно отметить, что «Коммунист» — теоретический и политический журнал Центрального комитета КПСС, т.е. выражает мнение ЦК КПСС.

К сожалению, именно официальная психиатрия как институт возражает против такой оценки и «Положения...», и актов МЗ СССР. В этом отношении чрезвычайно показательно мнение руководства киевского филиала института имени Сербского (журнал «Коммунист», № 13, 1989 г).

В СССР действительно происходит постепенное снятие с психиатрического учета части «зафиксированных больных». Однако нет оснований ­утверждать, что этот процесс устойчив и необратим, так как наличие диагностических «масок» позволяет удерживать на учете (со всеми вытекающими для человека социально-юридическими последствиями(!)) тех, кто совершенно не нуждается в таком контроле. На мой взгляд, диагноз вялотекущей шизофрении в условиях нашей специфики (традиционное отношение к шизофрении как исключительно тяжелому заболеванию, низкая профессиональная культура многих рядовых психиатров и т.п.) является именно такой «маской», резко ухудшающей социальные последствия для больного. Даже один из самых активных сторонников концепции вялотекущей шизофрении профессор Смулевич высказался о том, что за диагнозом вялотекущей шизофрении не должна однозначно следовать принудительная госпитализация, больного или признание его невменяемым, иными словами, тяжелые социальные последствия диагноза для больного.

По вопросу принудительной госпитализации. На странице 83 журнала «Коммунист» № 13 приведена выдержка из письма членов независимой психиатрической ассоциации в Москве, которая прекрасно комментирует существующее положение: «В статье, например, выражается справедливое недоумение по поводу полной аморфности такого основания для освидетельствования, как «нарушение норм социалистического общежития». Но главного психиатра МЗ СССР, видимо, устраивает подобная широкая трактовка. На недавно состоявшемся симпозиуме по правовым вопросам психиатрии он активно защищал ее. При этом на вопрос, что же такое «нормы социалистического общежития», главный психиатр ответил следующим примером: «Предположим, ваша соседка держит в квартире 30 кошек...» Западные делегации были шокированы: «Но почему удалять соседку, а не кошек, и почему это делаете вы, а не правовые органы?» Налицо подмена психиатрией чисто юридических вопросов».

Не являясь ни кровожадным, ни мстительным человеком, я, тем не менее, вынужден коснуться и этой темы — наказания психиатров, госпитализировавших психически здоровых людей, поскольку этого касается в своем Меморандуме проф. Лукачер. В настоящее время известны случаи снятия психиатрических диагнозов с диссидентов, наиболее показателен случай с Клебановым, «ошибочно» пробывшем в спецпсихбольницах около 19 лет. Но кто и когда ответил из врачей-психиатров за эти систематические «ошибки»? Было бы чрезвычайно интересно получить от профессора Лукачера эту информацию...

О существовании независимой комиссии из 8 членов. Допускаю, что сугубо формально, на бумаге, эта комиссия существует. К сожалению, ни в специальных медицинских изданиях, в том числе и «Медицинской газете», ни в обычной прессе не было сообщений о существовании этой комиссии. Именно поэтому поток жалующихся на психиатрические репрессии как вполне адаптированных, так и явно больных людей продолжает идти и к московским независимым психиатрам, и ко мне в Киев... Хотя и они, и я не можем оказать этим людям эффективную юридическую помощь.

О спецбольницах МВД. Формально они уже в ведении МЗ СССР. Тут проф. Лукачер, несомненно, прав. Однако фактически существенных изменений нет, разве что санитары из уголовников-заключенных заменены санитарами из «условно освобожденных» уголовников (что, кстати, немедленно отяготило администрацию следующей новой проблемой: санитары проносят в эти психиатрические тюрьмы, где основной контингент — убийцы, насильники и т.п., алкоголь и наркотики (!)). Но главное вот в чем: врачи спецбольниц, как и ранее, являются офицерами МВД, т.е. их подчинение МЗ СССР сугубо декларативное. Комментировать последствия этого нет необходимости.

К сожалению, условия в спецпсихбольницах фактически остались прежними. Естественно, далеко не все в силах МЗ СССР, не имеющего денег на устройство больниц иного, гуманного типа. Бедность нашей практической медицины общеизвестна...

Отмена так называемых «антисоветских» статей (здесь проф. Лукачер допустил описку: ст. 70 и 190 УК РСФСР, а не СССР, общесоюзного уголовного кодекса у нас не существует). Сам по себе этот факт чрезвычайно отраден, это не требует комментариев... Но специфика наших социальных и юридических традиций позволяет использовать для наказания инакомыслящих иные статьи уголовного или административного кодексов, а отсюда — и использование психиатрии в качестве наказания.

Но самый важный аспект проблемы отнюдь не в этом. Даже в условиях полной либерализации КГБ как социального института возможно злоупотребление психиатрией в рамках локального конфликта гражданина с представителями государственного аппарата (особенно в провинции, где контроль общественности и прессы чрезвычайно затруднен, и связано это в первую очередь с зависимостью психиатра, его воспитанным страхом перед администрацией, а иногда — чрезвычайно низким профессиональным уровнем врача, искренне считающего, например, вялотекущую шизофрению столь же научно доказуемым фактом, как грипп или пневмония.

Понимаю, что ни законодатель, ни министр Чазов не в состоянии быстро и однозначно изменить эту ситуацию. Это — вопрос времени. Но я бы на месте проф. Лукачера не был бы столь прямолинейно оптимистичен.

В марте сего года в СССР были представители Американской психиатрической ассоциации. К сожалению, крайне несерьезная информация об этом визите в советских газетах была единственной. Даже психиатры страны ничего не знают ни о рапорте АПА, ни об ответе советской стороны. Не более двух недель назад один из ведущих сотрудников института проф. Вартаняна в конфиденциальной беседе сообщил, что очень хотел бы прочитать оба документа, что он и его коллеги ничего не знают о них. Такова «перестройка» и «гласность» в нашей психиатрии...

Здесь же следует сказать о сульфозине. Вполне допускаю, что документ о прекращении использования сульфозина действительно издан министром Чазовым. Однако сульфозин продолжают использовать, это факт. И не только в спецбольницах, используют безо всяких на то разрешений больных или их родственников и законных представителей. Тот же сотрудник профессора Вартаняна был крайне удивлен, узнав из устной беседы о санкционированной МЗ СССР отмене сульфозина.

Допускаю, что документ о запрещении использования сульфозина попросту не дошел еще до практических врачей (в системе МЗ СССР информация движется всегда крайне медленно). Но, к сожалению, проф. Лукачер явно поспешил с утверждением, что сульфозин уже не используют.

Все то же касается и шоковой терапии. Увы, опрошенные мною практические врачи не были информированы об этих предстоящих изменениях.

В заключение хочу отметить следующее. В 1983 году в журнале «Хроника ВОЗ» были опубликованы «Принципы медицинской этики, относящиеся к роли работников здравоохранения, в особенности врачей, в защите заключенных лиц от пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания». Генеральная Ассамблея ООН, принявшая «Принципы...» резолюцией 37/194, призывала все правительства «обеспечить самое широкое распространение текстов обоих документов на официальном языке данных государств, в частности, среди ассоциаций медицинского и парамедицинского персонала учреждений, в функцию которых входит задержание или тюремное заключение».

К сожалению, МЗ СССР и МВД СССР не выполнили рекомендацию Генеральной Ассамблеи ООН, не распространили текст «Принципов...» среди вышеназванного персонала.

Может быть, именно поэтому сегодня так остро стоит вопрос зло­употребления психиатрией в СССР, в особенности о положении узников в спецпсихбольницах МВД, ныне называемых психиатрическими больницами системы Министерства здраво­охранения.

Отрадно, что сегодня я могу констатировать: высказанная мною выше точка зрения на проблему разделяется как теми советскими психиатрами, которые смеют открыто высказывать свое несогласие с официальным руководством нашей психиатрии, так и теми, кто пока боится высказать свое мнение вслух, опасаясь репрессий со стороны психиатрической администрации.

Доктор Семен Глузман. Афины,  14 октября 1989 г.

Заявление на чрезвычайном заседании Генеральной  Ассамблеи Всемирной  психиатрической ассоциации (Афины, 17 октября 1989 г.)

Глубокоуважаемые коллеги!

Ни в коем случае я не хочу, чтобы это мое выступление было расценено вами как давление на высокую Генеральную Ассамблею. Являясь советским гражданином, пусть и лишенным возможности работать психиатром в своей стране, я ни в коей мере не желаю, чтобы ситуация в СССР оценивалась исключительно негативно.

Изменения, происходящие в СССР, позволяют мне быть оптимистом. Это касается динамики прав человека в целом и в психиатрии в частности.

Факты, а не эмоции позволяют мне оценивать ситуацию в советской психиатрии так:

1. Несмотря на очевидную декларативность нового психиатрического законодательства, отраден сам факт обращения законодателя к проблеме правового обеспечения психиатрической практики. Ранее этого не было.

2. Из личных бесед с некоторыми народными депутатами СССР, т.е. фактическими законодателями, мне известно о понимании ими несостоятельности ныне действующего «психиатрического» закона и о желании в ближайшее время обсудить и принять новый закон, создающий действительно работающие правовые процедуры и гарантии.

3. Серьезная и аргументированная критика как самого «психиатрического» закона и ведомственно-нормативных актов МЗ СССР, так и существующей психиатрической практики содержится в таких серьезных и ответственных изданиях, как журналы «Коммунист» и «Советское государство и право», в многочисленных публикациях в газетах и журналах Советского Союза. Хочу обратить особое внимание Генеральной Ассамблеи на следующее: теоретический и политический журнал Центрального комитета КПСС «Коммунист», ныне активно критикующий юридическую основу и фактическое состояние советской психиатрии, всегда выражает мнение руководителей страны, а именно центрального партийного аппарата в Москве. Позволю себе процитировать окончание статьи из этого журнала (№ 13, 1989 г., с. 88): «Горько и обидно за состояние всего нашего здравоохранения — как в плане качества медицинской помощи, так и материального обеспечения этой ведущей социальной сферы. Горько вдвойне, когда это касается людей с больной психикой, как правило, испытывающих тяжелейшие, ни с чем несравнимые душевные страдания. Но горько, обидно и возмутительно втройне, когда злоупотребляют беззащитностью больных и бесправием здоровых, калеча их судьбы. Обо всем этом и надо вести разговор во весь голос, не прекращая его по меньшей мере до тех пор, пока что-то сдвинется с мертвой точки». Напоминаю: это мнение редакции журнала «Коммунист»!

4. В ныне действующем на территории СССР психиатрическом законодательстве отсутствуют конкретные правила, гарантирующие больному реальную возможность в полной мере защитить себя. У гражданина отсутствует возможность защитить себя в суде от неправомерной принудительной госпитализации.

5. Руководители официальной советской психиатрии резко отрицательно относятся к любым публикациям на эту тему, откровенно спекулируя на том, что такие публикации возбуждают негативное отношение психически больных людей к психиатрам, вплоть до убийства больными врачей. В то же время профессиональной дискуссии нет, ее попытки не допускаются. Замалчивается то, что значительное большинство случаев нападения больных на психиатра прямо связано с тяжелыми условиями в больницах, грубым обращением персонала, низкой психотерапевтической и человеческой культурой многих врачей. Замалчивается и то, что сам феномен нападения бредовых больных на врачей есть феномен интернациональный, а не сугубо советский.

6. Факты, свидетельствующие о систематическом злоупотреблении психиатрией, сообщаемые советской прессой, не принимаются во внимание МЗ СССР, не расследуются. Персонал, совершивший злоупотребления, не подвергается осуждению и наказанию.

7. Содержание контактов официальной советской психиатрии с западными коллегами постоянно замалчивается или интерпретируется тенденциозно, вплоть до откровенной лжи. Ситуация прекрасно иллюстрируется следующим: рапорт американских психиатров, инспектировавших ряд советских психиатрических больниц в марте этого года, так и остался секретным для всех рядовых психиатров страны. Дошло до абсурда: ­администрация спецбольниц, где побывали американские врачи, переслала в ВПА просьбу выслать им рапорт из США. Кстати, американская сторона перевела на русский язык присланный ей советский ответ, но даже это не заставило МЗ СССР «рассекретить» документы.

8. Вынужденное, под давлением общественности признание Министерством здравоохранения отдельных случаев «врачебных ошибок» маскирует имевшее в действительности место систематическое злоупотребление психиатрией как социальным институтом. Тому свидетельство: конфиденциальное признание самими психиатрами своих «политических пациентов» совершенно здоровыми и вытекающее отсюда неприменение в отдельных случаях какой-либо медикаментозной терапии. Даже термин такой выработан в сленге врачей спецпсихбольниц — «стенотерапия» — одно лишь содержание в спецбольнице. И наряду с этим массированное, разрушительное использование всего арсенала психиатрических средств, вплоть до шоковой терапии, если человек начинает протестовать против условий или самого факта содержания в больнице. Живой свидетель тому — доктор Статкявичюс, многолетний узник советских спецпсихбольниц, ныне находящийся здесь, в Афинах.

Напоминаю вам, уважаемые коллеги, что доктор Статкявичюс был тщательно исследован западными психиатрами и признан психически здоровым человеком. Напоминаю вам также и то, что доктор Статкявичюс — психиатр.

9. То, что злоупотребления психиатрией в СССР не случайны, а являются системой, иллюстрируется фактами одновременных групповых диагнозов, диагнозами, выставленными по телефону, т.е. без осмотра человека. Подчеркиваю, я ссылаюсь на факты, сообщенные официальной советской прессой. Факты, так и не опровергнутые МЗ СССР. В частности, на информацию в газете «Известия» от 28 июня сего года.

10. То, что психиатрия в моей стране использовалась для устрашавшего наказания психически здоровых диссидентов, свидетельствует и признание высокопоставленного чиновника КГБ в Москве — полковника Карповича. Это признание содержится в его статье «Стыдно молчать», опубликованной журналом «Огонек».

11. В попытках официальной советской психиатрии обелить свою прошлую и, к сожалению, настоящую практику, особенно в попытках убедить западную аудиторию, как правило, сознательно смешиваются понятия психического здоровья и юридической вменяемости. Тем самым скрывается то, что среди находившихся в психиатрическом заключении политических узников были люди с той или иной неглубокой патологией (как правило, с акцентуациями и т.п.), вменяемость которых на самом деле была бесспорна.

Полагаю, нет необходимости заверять Высокую Ассамблею в том, что я искренне хочу изменений в советской психиатрии. Моя цель — не дискредитация присутствующих здесь моих соотечественников, а лечение этого несомненно болезненного явления, которым является злоупотребление психиатрией и за которое сегодняшнее руководство советской официальной психиатрии ответственно лично. Моя позиция достаточно подробно изложена в открытом письме, Высокой Генеральной Ассамблее несомненно известном.

Я вправе констатировать: за гуманизацию и чистоту отечественной психиатрии сегодня открыто выступают не одиночки, а многие десятки, сотни квалифицированных профессио­налов. Существование в СССР независимых альтернативных психиатрических ассоциаций — факт. Какое бы решение вы не приняли — это будет ваше, только ваше решение. Психиатрия — не политика. Не должна быть политикой. И я надеюсь, что ваше решение не будет основываться на политических амбициях. Нравственное чувство — вот что должно быть основой вашего анализа, ваших выводов.

Помните: психиатрия в моей стране начинает меняться, и хотя впереди очень долгий путь к нравственно ориентированной и юридически состоятельной психиатрии, мы оптимисты. Но нам нужна ваша помощь.

Ваша нравственная позиция неприятия зла и неприятия лжи, неприятие вами руководства официальной советской психиатрии поможет нам. Взываю к вашей совести.

Заключительное обращение С. Глузмана к участникам  чрезвычайного заседания Генеральной Ассамблеи  Всемирной психиатрической ассоциации (Афины, 17 октября, 1989 г.)

Сегодня у меня особенный день. Сегодня я должен радоваться. Я — свидетель. Я — свидетель на суде Истории, где вы — судьи.

Но мне не радостно. Я испытываю горечь и стыд. Мне стыдно за мою страну, за тех людей, которые ее здесь представляют.

Мне очень стыдно.

Уважаемые коллеги, пожалуйста, не думайте, что все психиатры в моей стране такие!

Заявление прессе

О нравственной стороне происшедшего вчера говорить не буду. Все очевидно. Суд истории оказался снисходительным. Преступнику предложили исправиться.

Теперь всем нам в СССР, потенциальным жертвам психиатрии, предстоит наблюдать, как и когда это произойдет. Что ж, мы при­выкли ждать, в тюрьмах, в очередях за продуктами и мылом.

Вчера зло было названо злом. Не более того. Победа ли это? Да, победа. За нею — сотни искалеченных человеческих жизней тех людей, которые были узниками. За нею тысячи загубленных душ тех людей, которые работали и продолжают работать врачами. Работают врачами, но, в сущности, врачами не явля­ются.

Горькая, страшная победа. Мы не вправе радоваться. Вчера суд присяжных истории еще раз сказал: «Совершались преступления, и преступники — врачи».

Задумаемся на мгновение, хотя бы на мгновение: как трудно, как мучительно трудно было им, психиатрам из разных стран, сказать свое «нет». Надеюсь, они задумаются над этим, чтобы когда-нибудь раз и навсегда сказать: «Психиатрия — не политика, мы не потерпим в своих рядах тех, кто преступает законы нравственности и милосердия».

Закончу словами французского психиатра Пьера Жана Кабани, жившего двести лет назад: «Если человек психически здоров или когда незначительные изменения в его душевной деятельности не угрожают ни его собственной, ни чужой безопасности и не нарушают общественного покоя, никто не имеет права, даже все общество в целом, посягать на его свободу».

Семен Глузман. Афины,  19 октября 1989 г.