Газета «Новости медицины и фармации» 19 (436) 2012

«По-­настоящему человек проявляется в том, что он создает», — писал Цвейг в эссе «Тайна художественного творчества». Не случайно попытку понять парадоксальные изгибы жизни и творчества знаменитого писателя начинаю с его цитаты.

Давно и неизменно придерживаюсь мнения, что только внимательное прочтение текстов в сочетании с биографическими сведениями позволяет, насколько возможно, объективно разобраться в перипетиях жизненных коллизий. Впрочем, в этом у меня есть могучие союзники, упомяну двоих — Сент Бев и Юрий Лотман.

Австрийский писатель, сын богатых еврейских торговцев и банкиров, Цвейг рано познал успех. Его популярность превышала известность блестящих писателей­современников, например Томаса и Генриха Маннов, не говоря о неизвестном в ту пору великом Кафке. Его отец, Морис Цвейг, человек безукоризненной честности и осторожности в бизнесе, что, однако, не помешало ему стать миллионером, занимался продажей текстиля. Он владел языками, был отлично образован и совершенно непритязателен в быту. Мать — Ида Бреттауэр из семьи богатых еврейских банкиров. Иосиф Бреттауэр, дед Стефана, служил банкиром у римского папы и в Ватикане. Семья общалась с просвещенными людьми, была образованной и амбициозной, особенно мать будущего писателя. Она строго воспитывала обоих сыновей, Альфреда и Стефана. Некоторые авторы, основываясь на воспоминаниях, считают, что дети были обделены вниманием и любовью матери [1]. Так, до конца жизни Стефан вспоминал, что в новогодние дни никто в доме не ставил елку, не покупал подарки. С тех пор он не любил новогодние праздники. Думается, однако, что в этом проявилась дань еврейским традициям не делать подарков на Рождество, а не отсутствие внимания к детям.

Если умение добиваться желаемого, страсть к сочинительству Стефан унаследовал от матери, то непритязательность в быту, известную осторожность — от отца.

Книги, музыка, театральные спектакли — духовная основа жизни Цвейгов. Несмотря на строгое воспитание и многочисленные запреты, Стефан с детства разными способами добивался желаемого. «Ненависть ко всему авторитарному сопровождала меня всю жизнь», — вспоминал Цвейг впоследствии. Он больше всего ценил духовную и личную свободу.

Писать начал рано. В 1902 году, будучи студентом первого курса, опубликовал книгу стихотворений «Серебряные струны», вызвавшую огромный интерес читателей и критиков. Композиторы Рихард Штраус и Макс Редер писали музыку на стихотворения молодого автора. Почти одновременно со сборником «Серебряные струны» напечатаны и первые новеллы.

Небезынтересно, что еще в 1899 году Теодор Герцль, в то время влиятельный журналист, опубликовал рассказ Цвейга в известном издании «Новая свободная пресска» (Neue Freie Presse), что считалось большим успехом. Цвейг до конца жизни не переставал вспоминать, что был замечен Герцлем. Между тем «Еврейское государство» Герцля не встретило у писателя, как и у большинства европейских евреев, интереса и понимания. И только во время похорон (1904 год), на которые съехалось множество сторонников Теодора Герцля, Стефан впервые почувствовал, «сколько страсти и надежды внес в мир этот одинокий человек благодаря силе одной­единственной идеи». Пройдет немало времени, много страданий выпадет на долю еврея Цвейга, прежде чем он осознает важность и необходимость практического воплощения идей Герцля.

Цвейг одержим страстями, казалось бы, совершенно разными, но равно занимающими мысли и чувства. Он коллекционирует рукописи, ноты, предметы быта интересных для него великих людей, пытаясь проникнуть в их творческий мир, точнее — познакомиться с ходом мыслей, прослеживаемым по рукописным правкам, предметам быта и т.д. Эта страсть сохранится на всю жизнь. И в то же время Стефан стремится почувствовать жизнь отверженных — алкоголиков, бомжей, проституток, наркоманов, гомосексуалистов, познать жизнь во всем многообразии.

Цвейг много читает, пишет, знакомится с Эмилем Верхарном, Райнером Марией Рильке, Огюстом Роденом. Дружба, скорее преклонение перед Верхарном, как и общение с Рильке, занимает особое место в жизни писателя, оказав влияние на его творчество и даже сместив некоторые акценты.

Стефан состоятелен, свободен, успешен. В 1908 году едет в Индию, страну древней культуры, все еще остающуюся таинственной для европейца. Из личных наблюдений смею заметить, что даже короткое пребывание в Индии оставляет неизгладимый след. Завершив путешествие, Цвейг продолжает жизнь богатого, свободного молодого человека.

В 1908 году молодой писатель увидел Фридерику фон Винтерниц, они обменялись взглядами, и оба запомнили друг друга. Молодая женщина переживала трудный период жизни, ее отношения с мужем все более осложнялись.

Прошло еще несколько лет. Они вновь случайно встретились, даже не успев поговорить, но узнали друг друга. Впоследствии случайная встреча оценивалась ими как дар судьбы.

Вечером после второй неожиданной встречи в ресторане Фридерика пишет Стефану письмо. Привожу фрагменты: «Дорогой Господин Цвейг! Надо ли объяснять, почему я с легкостью решаюсь сделать то, что люди считают неприличным… Пару лет тому назад я увидела Вас… Кто­то сказал мне: «Это Стефан Цвейг». Я читала одну Вашу новеллу и сонеты, их звуки преследуют меня. Тот вечер был чудесен. Вы сидели, если не ошибаюсь, с друзьями, всем было весело. Тогда в моей жизни что­то перевернулось». Письмо недлинное и полно достоинства, сквозь которое проглядывает взволнованная душа. И далее звучит очень важная мысль. Фридерика читает подаренную ей книгу переводов Цвейга «Гимны к жизни» и, восторгаясь переводами, замечает: «Вовсе не все равно — переводить всю жизнь Пеладана, Стриндберга, Шоу или же Верхарна. Скажи мне, кого ты переводишь, и я скажу, кто ты». Оканчивает письмо почти как Татьяна Ларина: «Надеюсь, Вы никому не расскажете о моем глупом письме». Письмо глупым не показалось, Цвейг молниеносно ответил, что стало началом их трудного, но все же счастливого пути.

Письма не новость ни в литературе (Татьяна Ларина), ни в жизни (Эвелина Ганская, Надежда фон Мекк). Цитируемое письмо показывает, что автор — несомненно, человек ума и сердца. Не случайно получающий множество писем от читателей и влюбленных женщин Цвейг мгновенно и заинтересованно откликнулся. Не отзвук ли письма Фридерики слышится в созданном через 10 лет «Письме незнакомки»?

Они долго встречались, прежде чем решили быть вместе. Разлучаясь (не расставались), обменивались письмами. Создается впечатление, что Фридерика понимала структуру личности Цвейга и очень бережно к нему относилась. 6 декабря 1912 года: «С теплым чувством представляю тебя сейчас. Со всем нежным почтением, которое к тебе испытываю. Не бойся ничего. Счастье или боль, которую я познаю с тобой, — для всего открыта моя душа. Я сильная» (Выделено мною. — И.Л.).

Цвейгу спокойно с Фридерикой, она ему нравится, с ней интересно. Стефан с тревогой размышляет, за что Бог одарил его встречей со столь необыкновенной женщиной? Он считает себя холодным в чувствах и вместе с тем увлекающимся. «Больше всего беспокоит: только бы умолк резкий голос во мне, это беспокойство, которое меня гонит… И я бы мог еще… А все же сомневаюсь».

Стефан, сблизившись с Фридерикой, предельно искренен в чувствах, рассказывает даже о страстном увлечении другой женщиной, обещая, правда, расстаться, приняв решение жениться. Его вера в разум, силу воли, выносливость Фридерики такова, что он не задумывается об испытании чувств любимой женщины. Испытание, впрочем, нешуточное! Накануне женитьбы Цвейг рассказывает будущей жене о периодически возникающих депрессиях (он считал нужным рассказать. — И.Л.), о невозможности жить, не оставаясь свободным. Но остановить Фридерику невозможно: она любит и, несомненно, будучи сильным человеком, верит в преодоление трудностей. Впрочем, возможно, не понимая и не отдавая себе отчета, что предстоит! Это был союз двух творческих личностей, более того, писателей (Фридерика успешно выступает и в этом качестве). Основной груз домашних забот в семье несла Фридерика. Нельзя забывать, что, кроме всего,  она еще была матерью двух дочерей от первого брака. У Стефана Цвейга, как и у его брата, детей не было.

Судя по переписке, супруги счастливы. Но все же периодически врачи посылают Стефана подлечиться и отдохнуть от «переутомления». Он отдыхает на курортах, принимает общеукрепляющие процедуры. Однако полноценный отдых затруднен из­за огромной личной популярности, не позволяющей полностью расслабиться, избежать ненужных знакомств, но все же состояние после ванн и массажей улучшается. Фридерика не всегда едет с мужем — у нее дети, к тому же она знает, как избегает излишней опеки муж. Трудно с уверенностью говорить, что скрывалось за словом «переутомление» — душевная или физическая усталость, охота к перемене мест? В любом случае требовалось вмешательство врачей.

Стефан Цвейг не только пишет повести и рассказы, но и создает новый жанр художественных биографий. Наверное, не совсем новый жанр, но особый подход к выбору героев несомненен, как и душевное родство с ними. Он объединяет героев по признаку внутренней общности, подчеркивая при этом, что считает сравнение «созидающим началом». И этим как бы продолжает традицию Плутарха, созданную в «Сравнительных жизнеописаниях». Его с юности привлекают интересные творческие личности, в деятельности которых пытается разобраться. Пожалуй, первый шаг сделан еще в юности — коллекционирование «таинственных сокровищ», рукописей. По мысли Цвейга, «ничто не раскрывает столь убедительно и блестяще их творческий облик (творцов. — И.Л.), как их рукописи». Недостатком внимания и непониманием «смысла и красоты этих священных страниц» объясняет Цвейг утрату бесценных рукописей величайших гениев человечества. Подобной же точки зрения придерживался и Гете, говоря: «Созерцая рукописи выдающихся людей прошлого, я как бы по волшебству становлюсь их современником».

Одной из особенностей творческого метода Стефана Цвейга является психологический анализ — попытка проникновения во внутренний мир человека. Если речь идет о биографических романах, составляющих огромную часть творческого наследия писателя, то здесь чтение рукописей, писем, дневников, подлинных документов трудно переоценить. Именно они лежат в основе биографических портретов, созданных Цвейгом. Всю жизнь его занимала тайна творчества. В статье «Смысл и красота рукописей» написано: «Ибо из множества неразрешимых тайн мира самой глубокой и сокровенной остается тайна творчества. Здесь природа не терпит подслушивания».

Очень интересно и важно задуматься, о ком писал Стефан, чем объяснялся выбор. Вспомним слова Фридерики: «Скажи мне, кого ты переводишь, и я скажу, кто ты». Конечно, прежде всего личности неординарные и глубокие. Но не только! Среди биографических портретов находим создателей оригинальных направлений в науке. Это Франц Антон Месмер — врач, придавший гипнотическому воздействию на человека научное обоснование и доказавший в некоторых случаях эффективность метода; Зигмунд Фрейд с его теорией вытеснения. Очерки о Ницше, Клейсте, Гельдерлине, объединенные в книге под названием «Борьба с безумием», что требовало особой душевной и научной подготовки. «В человеке высшего порядка — в особенности в человеке созидающем — беспокойство продолжает творчески господствовать, выражаясь в неудовлетворенности заботами дня; оно создает в нем «высшее сердце, способное мучиться» (Стефан Цвейг. Борьба с безумием: Гельдерлин, Клейст, Ницше: Предисловие А.В. Луначарского. — Ленинград: Кооперативное изд. «Время»). По мнению Луначарского, вряд ли можно считать основной идеей «борьбу с безумием». По мнению писателя, развитие безумия, демонизма по его определению, скорее благодарно принимается творцами как основа вдохновения. «…Как всякий отшельник, затворник, холостяк, чудак, ипохондрик (Ницше. — И.Л.), следит за малейшими функциональными изменениями своего тела. Непрерывно, острым пинцетом — врач и больной в одном лице — он обнажает свои нервы и, как всякий нервный человек и фантазер, повышает их и без того чрезмерную чувствительность. Не доверяя врачам, он сам становится собственным врачом и непрерывно «уврачевывает» себя всю свою жизнь». Не вдаваясь в сложные процессы творческого метода Цвейга, его сугубо личностное отношение к описанию избранных героев, несомненен интерес к психологической характеристике творца и в целом творческого процесса. Из писателей следует выделить Льва Толстого и Федора Достоевского. Совершенно очевидно стремление Цвейга к постижению психологии сложных личностей в попытке найти ответы и на свои нелегкие вопросы. Прочитав биографические портреты, убеждаешься, как тщательно и кропотливо писатель собирал материал из разных источников, анализировал, осторожно делал заключения.

«Психологические загадки неодолимо притягивают меня; …люди со странностями одним своим присутствием могут зажечь во мне такую жажду заглянуть им в душу…» — говорит Цвейг устами героя рассказа «Амок». Кажется, что высказанные мысли принадлежат автору, а не герою. Впрочем, так звучит авторский текст: «История выдающихся людей — это история сложных душевных конструкций… Меня интересуют пути, по которым шли те или иные люди, создавая гениальные ценности, вроде Стендаля и Толстого, или поражая мир преступлениями, вроде Фуше…» Особое волнение и понимание вызвала у писателя могила Льва Толстого: «Маленький зеленый холмик среди леса, украшенный цветами — nulla crux, nulla korona, — ни креста, ни надгробного камня с надписью, ни хотя бы имени Толстого… Ничто в мире — в этом убеждаешься здесь вновь! — не действует столь глубоко, как предельная простота» (1928).

Рассказывая о применении Месмером магнитолечения, о сомнениях доктора, Цвейг замечает: «…Эти на первый взгляд чудесные исцеления оказываются, если правильно оценить их психологически (курсив мой. — И.Л.), вовсе не столь уж чудесными; …от начала всякого врачевания страждущее человечество исцелялось благодаря внушению гораздо чаще, чем мы предполагаем и чем склонна допускать врачебная наука. Наши деды и прадеды излечивались методами, над которыми сострадательно посмеивается современная медицина, та самая медицина, методы которой наука предстоящих пятидесяти лет, в свою очередь, объявит с такою же улыбкой недействительными и, может быть, даже опасными».

Считается, что медицина обновляется каждые 50 лет, и с этой точки зрения писатель, несомненно, прав. То, что было темой научно­фантастических романов в прошлом веке и даже позднее, стало реальностью. Достаточно упомянуть о пересадке органов, становящихся успешными попытках «приручения» стволовых клеток, устрашающих своей фантастичностью и неопределенным результатом изменения генетического кода. Неизвестно, что останется, что принесет пользу, что еще станет возможным. Но при всем том никто не отменял врача — доброго друга больного человека. «Понимаете ли Вы, что это значит — быть врачом, знать все обо всех болезнях, чувствовать на себе долг помочь… знать и быть бессильным…» Знакомство с учением Зигмунда Фрейда и лично с доктором послужило основой создания книги. Цвейг, отдавая должное новаторству Зигмунда Фрейда, не соглашался с рядом постулатов, в частности не разделял его взглядов на эдипов комплекс.

Биографические очерки Цвейга отличаются достоверностью, не скучным перечислением фактов, а осмыслением жизненных периодов героя, его мировоззрения, раздумий.

Продолжение следует