Газета «Новости медицины и фармации» 10 (461) 2013

Боимся ли мы смерти, презираем ее,

думаем о ней — все равно войдем в нее!

Д. Гранин

В медицинских кругах тема умирания обсуждается крайне редко. Ее предпочитают не замечать. Писать о смерти не принято, так как сама тема считается неэтичной для освещения и обсуждения. Гораздо охотнее рассуждают и пишут о бессмертии, которого нет, чем о смерти, которая, к великому сожалению, есть.

Во все времена для многих предмет смерти как естественного окончания человеческой жизни со всеми ее атрибутами был практически запретным, вот почему так мало публикаций на эту тему [21]. Те же, которые есть, представлены в ­основном анестезиологами­реаниматологами и касаются сугубо физиологических аспектов.

В доступной нам литературе за последнее десятилетие мы не нашли ссылок на проводившиеся на территории Украины или стран СНГ съезды, конференции либо симпозиумы, посвященные проблемам смерти. В США, например, постоянно проводятся симпозиумы под названием «Значение смерти» (The meaning of Death) или «Смерть и личность» (Death and Identity), выпускаются научные сборники по проблеме «Отношение человека к смерти» (Man’s Concern with Death, London).

О смерти говорится во всех самых ранних этнических сказаниях, ярче всего — в античной мифологии, индуизме, буддизме. В народных поверьях и обрядах образ смерти предстает «под видом человеческого остова, с косою и склянками» [6] или в виде старухи. В псалмах и книгах пророков смерть определяется такими понятиями, как «тишина», «молчание», «страна забвения», «бездна», «прах» [29]. В древнегреческой мифологии смерть представлена в образе Танатоса, от имени которого и произошло название науки о смерти — танатологии, рассматривающей биологические и медицинские аспекты этого сложнейшего природного явления.

Древним римлянам слово «смерть» казалось зловещим, поэтому вместо него они предпочитали говорить «он перестал жить», немцы употребляли выражение «отозван», англичане — «он присоединился к большинству» [3, 27, 29]. Наиболее разработанную систему отношения человека к смерти создал римский император, выдающийся философ Марк Аврелий. Свое отношение к смерти он высказал так: «Что такое смерть? Если взять ее саму по себе и отвлечься от всего, что вымышлено по ее поводу, то тотчас же убедишься, что она не что иное, как действие природы. Бояться же действия природы — ребячество... все следует делать, обо всем следует говорить и помышлять так, как будто каждое мгновение может оказаться для тебя последним» [1].

Достаточно мудро рассуждал древнегреческий философ Эпикур: «Смерть для нас ничто, так как когда мы существуем, смерть еще не присутствует, а когда смерть присутствует, тогда мы уже не существуем» [28].

Каждый из нас понимает, что смерть является действительно неизбежным и, следовательно, естественным моментом. Однако, даже зная это, мы не хотим или не желаем с ней примириться. Тем не менее рано или поздно каждого из нас, невзирая на чины, звания и авторитет, ожидает смерть [9, 27, 29]. «Смерть для того поставлена в конце жизни, чтобы было удобнее к ней приготовиться», — говорил Козьма Прутков [12].

Человеческая смерть подчас непостижима для нас. При этом нельзя осмыслить и выразить в понятии процесс умирания, уход из времени реальной жизни и пространства. Смерть сводит на нет все неосуществленные мечты, желание человека утвердиться в своей исключительности, она мешает ему чувствовать себя «венцом творения».

Следует отметить, что человек, как правило, знает смерть не как «свою», а как нечто происходящее с другим человеком, то есть «чужую». А вывод человека о смертности сделан путем обобщения опыта истории. Смерть не зло, а необходимое и неизбежное звено в системе «жизнь — смерть», в которой существует все живое. Возникает естественный вопрос: а стоит ли при жизни вообще размышлять о смерти? И. Кант говорил: «…кто боязливо заботится о том, как бы не потерять жизнь, никогда не будет радоваться ей» [13].

Сальвадор Дали в разные периоды жизни пытался убедить, что «смерть прекрасна». Верить ему, конечно, сложно хотя бы потому, что, по его утверждению, он «до неприличия» любит жизнь. В новелле А. Моруа «Отель Танатос» один из персонажей задает другому вопрос: «А вы не боитесь смерти? — Конечно, боюсь... Но еще больше я боюсь жизни».

Каждого из нас, когда мы здоровы, не занимает мысль о смерти. Наше внимание посвящено заботам повседневной жизни: учебе, работе, встречам с близкими, праздникам. Но проходят годы, человек старится, выходит на пенсию, теряет приобретенные за жизнь навыки, родных, близких друзей, знакомых, начинает болеть. Его все чаще посещают мысли о близости смерти. Внутренняя психологическая подготовка человека к смерти идет всю его жизнь, и смерть начинает терять свои устрашающие очертания.

Природа задолго готовит человека к смерти. Она делает его все более равнодушным, потихоньку гасит в нем свет, как служитель театра после спектакля. Сначала гасит свет на сцене, потом в зале, потом в фойе и напоследок в гардеробе [13].

Некоторые авторы [9], исходя из убеждения в неизбежности смерти как необходимого момента жизнедеятельности, считают, что человек должен воспитывать в себе разумное отношение к ней.

Страх смерти всегда преследовал людей, порождая мрачные представления о трагизме человеческой жизни. Известно, что страх смерти — ее союзник. Практика многочисленных наблюдений свидетельствует, что люди, спасшиеся во время кораблекрушений на плотах или шлюпках, имея подчас провиант и все необходимое, погибают не от голода, холода и жажды. Их убивает страх. Можно привести много примеров, когда отсутствие страха и стремление выжить в невыносимых ­условиях позволяли выиграть поединок со смертью.

Несмотря на крупнейшие достижения медицины XX века, до настоящего времени нам недоступна тайна жизни и смерти. С уверенностью можно сказать одно, что жизнь — это драгоценный дар, дороже которого ничего нет. Ведь только перед лицом смерти раскрывается подлинный смысл жизни. Один протестантский священник назвал это состояние счастливейшим временем, давшим ему возможность подготовить себя к уходу из жизни [18].

Жизнь немыслима без хорошего здоровья. «Здоровье до того перевешивает все остальные блага жизни, что поистине здоровый нищий счастливее больного короля», — писал А. Шопенгауэр [29].

Единого понятия смерти во всех странах, как это ни странно, не существует. С филологической точки зрения у В.И. Даля [6] «смерть человека — конец плотской жизни, воскресенье, переход к вечной, к духовной жизни...», у С.И. Ожегова «смерть — прекращение жизни» [16]. Согласно Оксфордскому академическому словарю, «смерть — это конец жизни» [29]. Энциклопедический словарь медицинских терминов дает такое определение: «Смерть — необратимое прекращение жизнедеятельности организма, являющееся неизбежной заключительной стадией его индивидуального существования» [19]. Аналогичное определение дает Большая медицинская энциклопедия [20]. Согласно определению 35­й Всемирной медицинской ассамблеи (Венеция, 1983), «смерть есть последовательный процесс гибели отдельных клеток и тканей, неодинаково устойчивых к кислородному голоданию. Момент наступления смерти соответствует необратимому превращению интегративных функций головного мозга, в частности стволовых функций» [5].

С точки зрения судебной медицины смерть рассматривается как гибель целого организма, связанная прежде всего с прекращением деятельности сердца и характеризующаяся необратимыми изменениями центральной нервной системы, а затем других тканей организма. Наиболее неудачным, вероятно, является определение, принятое ООН: «Смерть — это постоянное отсутствие любого признака жизни».

Известный анестезиолог профессор А.П. Зильбер писал: «Мне кажется, что художники навязали миру совершенно неверное изображение смерти в виде страшного скелета. Мне представляется смерть доброй, любящей женщиной в белом, с материнской нежностью и сверхъестественной силой поднимающей умирающего на руки. Он чувствует в это время необычную легкость, ему кажется, что он поднимается на воздух и испытывает истинное блаженство. Так засыпают дети на коленях нежной матери. Какое это должно быть счастье» [9].

Христианство на многие века предопределило решение всех вопросов, связанных со смертью: смерть есть наказание, проклятие богом (богом­отцом) человека, который был сотворен бессмертным. Человек, по заповедям христианской морали, якобы обретает утраченное бессмертие, вечную жизнь, но в потустороннем мире, в загробной жизни [10].

Первой смертью на земле, как повествует Библия, стала гибель сына Адама Авеля, которого убил родной брат Каин [2]. Вот как гласит об этом Библия: «И сказал Каин Авелю, брату своему: пойдем в поле. И когда они были в поле, восстал Каин на Авеля, брата своего, и убил его»; «и ныне проклят ты от земли, которая отверзла уста свои принять кровь брата твоего от руки твоей...»

Смерти боятся все, поэтому необходимо воспитывать в обществе достойное отношение к жизни и смерти. Способность отрицания подавленности и чувства горя, связанного со смертью, является одной из задач современной биоэтики [3]. Есть целые нации и народности, у которых прощание с «ушедшими в мир иной» напоминает увеселительное мероприятие. А по индийским поверьям, смерть является праздником.

Общеизвестны проповеди Л. ­Сенеки, который в своих высказываниях утвер­ждал, что «в смерти нет страдания», «смерть есть явление справедливое», что она «избавляет от жизненных невзгод».

Человек во все времена не хотел умирать. И сколько бы ни говорили философы, что смерть есть диалектическое продолжение жизни, что ежеминутно на земном шаре умирают 108, а ежедневно — 100 тыс. человек [27], что население Украины каждый месяц сокращается на 70–80 тыс. человек [8], каждый из нас не хочет это понимать.

В истории можно найти высказывания, которые подчеркивают, что человек должен воспитывать в себе способность не бояться смерти. П. Сир говорил: «Страх смерти хуже самой смерти», а М. Монтень восклицал: «Кто учит людей умирать, тот их учит жить». Все хотят долго жить, но никто не хочет стареть, а тем более умирать, но в жизни так не бывает. Умирают все люди — знаменитые и обычные, богатые и бедные, гении и простые. Опыт показывает, что те, кто умирают долго, становятся добрее, да и сама жизнь к концу становится духовно богаче [9]. Кто­то мудро сказал, что смерть является главнейшим экзаменом для человека. Есть два главных события в жизни человека — рождение и смерть, перед которыми все равны. Человек действительно является единственным в мире существом, которое знает о неизбежности смерти и способно себя к ней готовить.

Зигмунд Фрейд, основоположник психоанализа, в своей работе «О войне и смерти» поделился профессиональным наблюдением: «По сути дела никто не верит в собственную смерть и бессознательно убежден в собственном бессмертии».

Оригинально свое отношение к смерти сформулировал один из пациентов, которому известный американский трансплантолог Кули провел повторную пересадку сердца: «Пока над моим гробом не захлопнули крышку, я отказываюсь признать себя мертвым».

В старости люди острее чувствуют приближение смерти. «Под старость, — писал В.О. Ключевский, — глаза перемещаются со лба на затылок: начинаешь смотреть назад и ничего не видеть впереди, живешь воспоминаниями, а не надеждами».

Довольно часто пожилые люди, измученные болью из­за недуга, ждут и просят смерти, как избавления от мучений. Но это, конечно же, не правило. Подавляющее большинство стариков хотят жить — при всех своих болезнях, мучаясь, тоскуя, но воспринимая каждый новый день, каждый новый восход солнца как подарок [13].

Творец движения «Осознание смерти» доктор Элизабет Каблер­Росе (США) считает, что в наше время умирание выглядит ужаснее, чем раньше: одиноко, безлично и «механизированно». Равнодушное обслуживание начинается уже тогда, когда больного вырывают из привычной домашней обстановки и спешно помещают в больницу.

Смерть тоже может восприниматься по­разному. Уместно вспомнить, с каким ужасом, с какой навязчивой мыслью о приближающейся смерти боролся герой повести Л.Н. Толстого Иван Ильич. «Он шел в кабинет, ложился и оставался с нею. С глазу на глаз с нею, а делать с нею нечего. Только смотреть на нее и холодеть. Он плакал о беспомощности своей, о своем ужасном одиночестве...» [22].

Л. Сенека, приговоренный к смерти своим учеником императором Нероном, в ожидании смерти напомнил жене, чтобы она не забыла отдать соседу петуха, взятого в долг, после чего выпил яд и умер [27, 29]. Гай Петроний, автор знаменитого «Сатирикона», превратил свою смерть в зрелищное представление — друзья пели ему шуточные песни и рассуждали с ним о бессмертии души. Потом он пообедал, уснул и умер [9].

Спокойствие в отношении к смерти прозвучало из уст одного из основателей генетики, монаха Грегора Менделя. Почувствовав приближающийся конец, он произнес: «Естественная неизбежность». Пример относительно спокойного восприятия тяжести своего состояния дал Р. Мартен в книге «Семья Тибо». Врач Антуан Тибо ведет дневник, который отражает его постепенный уход из жизни вследствие отравления газами. С иронией отнесся к приближающейся смерти писатель и врач Франсуа Рабле. За несколько минут до смерти он сказал: «Я отправляюсь искать великое... закройте занавес, комедия сыграна».

Лауреат Нобелевской премии И.П. Павлов, умирая, до последней минуты диктовал свои ощущения ассистенту. Когда же кто­то постучал в дверь, он раздраженно крикнул: «Павлов занят! Павлов умирает».

Изумительным было то мужество, с которым болел и умирал А.П. Чехов. Вот как описывает последние часы его жизни жена О.Л. Книппер­Чехова: «Пришел доктор, велел дать шампанского. Антон Павлович сел и как­то значительно, громко сказал доктору по­русски: «Я умираю», а потом по­немецки: «Іch sterbe». Взял бокал, повернул ко мне лицо, улыбнулся своей удивительной улыбкой, сказал: «Давно я не пил шампанского», спокойно выпил все до дна, тихо лег на левый бок и вскоре умолкнул навсегда». Доктор Гофрат Шверер, который наблюдал его последние минуты, также сообщил, что Чехов умер «удивительно спокойно» [14]. Для А.П. Чехова, как и для всякого врача, встречавшегося во время своей практики с неизбежными утратами, смерть не представлялась чем­то необычным, хотя смириться с ней он не хотел.

Академик В.И. Вернадский за несколько дней до смерти записал в дневнике: «Смерти не боюсь: распадусь на атомы и молекулы».

Очевидно, безмерно благодарный за доброе и душевное отношение со стороны медицинской сестры инкурабельный больной одной из таллинских больниц попросил близких наклониться к нему: «Подарите цветы сестре Ирэн», — прошептал он и скончался [27].

Причины смерти могут быть различными. Смерть может быть не только следствием неизлечимой болезни, травмы, но и эмоционального стресса. От положительных эмоций под аплодисменты толпы скончался Софокл. Отец Пьера Бомарше умер от смеха, когда сын читал ему своего «Севильского цирюльника». Внезапно ушел из жизни Радж Капур (известный советским зрителям по кинофильму «Бродяга»). Он потерял сознание через минуту после того, как президент Индии вручил ему высшую кинематографическую награду страны [27].

Несмотря на значительный научно­технический прогресс, сегодня существует много неизлечимых болезней. Онкологические заболевания стали тем «испытательным полигоном», где врачи и философы пытаются проанализировать психологию человека, сталкивающегося лицом к лицу со смертью. Сегодня в Украине более миллиона пациентов с онкологическими заболеваниями [24]. А.П. Чехов в одном из своих писем к А.С. Суворину писал: «Рак — болезнь тяжелая, невыносимая, смерть от него страдальческая» [26].

Хотя болезни сердечно­сосудистой системы уносят в три раза больше человеческих жизней, чем злокачественные опухоли, обнаружение последних звучит как смертный приговор. В результате этого в конце 80–90­х годов прошлого века в медицинских и философских кругах начали обсуждать вопрос о праве пациентов с онкологическими заболеваниями в терминальной стадии на «легкую смерть» — эвтаназию. Опрос общественного мнения в Великобритании показал, что 72 % респондентов готовы одобрить эвтаназию при определенных обстоятельствах. Во Франции 70 % опрошенных высказались за отмену закона, запрещающего эвтаназию. Американцы в соотношении 6 : 1 поддерживают право пациента на решение вопроса о том, нужно ли отключать сохраняющую их жизнь аппаратуру или нет [4]. В России 35 % респондентов–врачей различных специальностей, вопреки официальным правовым и деонтологическим нормам, считают эвтаназию допустимой [4].

Украинское законодательство исключает положительное решение по эвтаназии, считая, как и ООН, что это противоречит требованиям гуманности и ст. 52 «Основ законодавства України про охорону здоров’я» [7, 25]. И все же, по данным Киевского института проблем управления им. Горшенина, 47,7 % украинцев положительно воспринимают эвтаназию [23]. Аргументом такой жизненной позиции послужили примеры из медицинской практики. Так, например, Кристиан Бернард, совершивший первую пересадку сердца в мире, избавил от мук собственную мать, которая умоляла его о прекращении лечения, когда он счел свои возможности исчерпанными.

Франц Кафка, болевший туберкулезом и мучительно страдавший от непрекращающегося кашля, говорил своему лечащему врачу: «Убейте меня! Иначе вы — преступник». Нам кажется, что сегодня, в ожесточившемся XXI веке в обществе необходимо придерживаться извечного гуманистического принципа «врач борется за жизнь больного до последнего его вздоха». И в то же время представляется совершенно недопустимым, когда на кроватях тяжелобольных вывешиваются таблички с тремя буквами «D.N.R.» — «Не оживлять», как это практикуется в некоторых больницах США [27]. Близорукость с этой точки зрения со всей очевидностью обнаружилась в результате глубокого осмысления гиппократовского призвания врача, утверждающего гуманное отношение к больным и умирающим: «Non nocere» — «Не вреди!». Юридический совет Американской медицинской ассоциации, формируя свою позицию по вопросу о лечении умирающего пациента, утвердил принцип, согласно которому «врач не должен преднамеренно вызывать смерть». Зато в такой цивилизованной стране, как Швейцария, налажен «туризм» по эвтаназии. За 2000 долларов США здесь можно добиться легкой смерти.

Высокая стоимость медицинских услуг для пожилых людей и пациентов с неизлечимыми заболеваниями уже соблазняет некоторых врачей считать «сброшенными со счетов» больных, которые вовсе не выражали желания умереть [3]. Попытка вовлечь их в сети эвтаназии является серьезнейшим посягательством на самый глубокий смысл призвания врача. «…Старость плоха только у плохих стариков и тяжела для тяжелых», — писал А.П. Чехов [26].

Илья Эренбург в одной из своих статей писал: «Вот уж лет пятнадцать, как я учусь быть стариком... Я думал прежде, что желания ослабевают вместе с возможностями; потом я начинал понимать, что тело стареет прежде, чем душа, и что нужно научиться жить по­стариковски. Даже умирая, человек учится умереть так, чтобы смерть вошла в жизнь, — это очень трудная наука».

На вопрос Л.Н. Толстому: «Как вы поживаете?» ответом было: «Слава Богу, беспокойно!» В этих словах нет восторга перед старостью. В них путь к сосуществованию с нею... Даже если бы люди в массе своей жили 100–120 лет, едва ли для всех уход из жизни был бы желанным, так как это связано с внутренним и естественным протестом человека против неизбежности старения и смерти [3].

Как не привести слова, полные сарказма, принадлежащие М. Жванецкому: «От стариков надо избавляться еще в молодые годы».

Всемирная медицинская ассоциация в 1983 г. приняла специальную Декларацию о терминальном состоянии, полную версию которой мы приводим [5].

Венецианская декларация о терминальном состоянии

1. В процессе лечения врач обязан, если это возможно, облегчить стра­дания пациента, всегда руководствуясь его интересами.
2. Исключения из приведенного выше принципа (п. 1) не допускаются даже в случае неизлечимых заболеваний и уродств.
3. Исключениями из приведенного выше принципа (п. 1) не считаются следующие случаи:
3.1. Врач не продлевает мучения умирающего, прекращая по его просьбе, а если больной без сознания — по просьбе его родственников, лечение, способное лишь отсрочить наступление неизбежного конца. Отказ от лечения не освобождает врача от обязанности помочь умирающему, назначив лекарства, облегчающие страдания.
3.2. Врач должен воздерживаться от применения нестандартных способов терапии, которые, по его мнению, не окажут реальной пользы больному.
3.3. Врач может искусственно поддерживать жизненные функции умершего с целью сохранения органов для трансплантации, при условии, что законы страны не запрещают этого, есть согласие, данное до наступления терминального состояния самим больным, либо, после констатации факта смерти, его законным представителем, и смерть констатирована врачом, прямо не связанным ни с лечением умершего, ни с лечением потенциального реципиента. Врачи, оказывающие помощь умирающему, не должны зависеть ни от потенциального реципиента, ни от лечащих его врачей.

Ценз личности, ценность жизни особенно ярко видны на примере хосписа (учреждение медико­социальной направленности для неизлечимых больных преимущественно онкологического профиля, в котором осуществляются паллиативная медицинская помощь, уход, а также психологическая, духовная, социальная и юридическая поддержка больных и их родственников [3, 15, 17, 18]. В дословном переводе хоспис — приют, богадельня, гостиница, больница для хронических больных [3]. Это альтернатива различным вариантам эвтаназии, которая, по нашему мнению, является врачебной капитуляцией [25]. Основателем всемирного движения по созданию больниц для тяжелобольных и умирающих является Сесилия Сандрес, хотя лично она не приписывает себе приоритет в открытии таких заведений. С ее слов, в 1879 г. ирландские сестры­благотворительницы (их имена не упоминаются) открыли в Дублине приют Девы Марии и в 1905 г. приют св. Христофера в Лондоне, куда принимали больных, находящихся в терминальном состоянии.

С подачи известного журналиста Виктора Зорзы, пережившего трагедию в связи со смертью дочери и жены от онкологических заболеваний, в Ленинграде в 1990 г. был создан первый хоспис. В 1992 г. мэр г. Москвы Ю.М. Лужков подписал приказ о создании сети хосписов в Москве [29].

«Хочу умереть без грубости, без боли, без грязи», — вот слова врача­пациента первого московского хосписа, умершего 31 декабря 2008 г. А вот отзыв и доподлинные слова о хосписе В. Турчинского [11], знаменитого еще с середины 90­х годов прошлого века телеведущего на различных каналах российского телевидения и известного украинским телезрителям как спортсмен­силач Динамит: «Мой отец, который недавно умер, долго лежал в хосписе. Знаете, там потрясающе красивый в человеческом отношении персонал. Очень заботливый и добрый. Моя матушка приходила к отцу, а потом и говорит: я бы хотела здесь умирать. И я бы хотел в этом хосписе умирать. Не было ни цинизма, ни наигранности... Понятно же, что человек в хосписе умирает. Но и умирать можно по­разному. Отец умирал достойно, моральных мук не испытывал. Да и физически ему облегчили, настолько это было возможно...»

Философию хосписа можно представить так [3, 15, 17, 21]:

-  Хоспис обеспечивает достойное качество жизни, по возможности избавляет от стресса в последние ее дни.

-  Смерть признается нормальным процессом. Идея эвтаназии не поддерживается. За смерть нельзя платить!

-  Смерть не пытаются ускорить или задержать.

-  В хосписе стараются подготовить больного и его семью к спокойному восприятию смерти.

-  Больному помогают признать смерть нормальным жизненным процессом.

-  Хоспис пытается вселить в больного веру в ценность его личности, а также надежду на дни, не омраченные болью.

-  Основная установка хосписа — обеспечить как можно более полноценную жизнь больного до самого конца. На этом принципе основано взаимодействие в хосписе с пациентом, находящимся в терминальной стадии заболевания.

-  Хоспис — это мировоззрение гуманизма.

-  Девиз хосписа: «У нас еще есть время. Даже если осталось три дня — время есть!» Нет, не с помощью эвтаназии мы решим проблемы умирающего человека. Их истинное решение связано с обеспечением терминальных и неоперабельных больных квалифицированной медицинской, психологической и социальной помощью. Их решение, достойное цивилизованных людей, совпадает с тем, что философ назвал «культурой умирания» [23].

Тема смерти как естественного окончания человеческой жизни со всеми ее атрибутами неприятна и для автора этих строк, и для читателей. И все­таки об этом надо знать и помнить!

Предсмертные слова знаменитых людей [цит. по 30]

Императрица Елизавета Петровна крайне удивила лекарей, когда за полминуты до смерти поднялась на подушках и, как всегда грозно, спросила: «Я что, все еще жива?!». Но не успели врачи испугаться, как все исправилось само собой.

Граф Толстой последнее, что произнес на смертном одре: «Мне бы цыган услышать — и ничего больше не надо!»

Композитор Эдвард Григ: «Ну что ж, если это неизбежно...»

Знаменитый натуралист Ласепед отдал распоряжение сыну: «Шарль, напиши крупными буквами слово КОНЕЦ в конце моей рукописи».

Физик Гей­Люссак: «Жаль уходить в такой интересный момент».

Дочь Людовика XV Луиза: «Галопом в небеса! Галопом в небеса!»

Писательница Гертруда Стайн: «В чем вопрос? В чем вопрос? Если нет вопроса, то нет и ответа».

Виктор Гюго: «Я вижу черный свет...»

Юджин О’Нейл, писатель: «Я так и знал! Я так и знал! Родится в отеле и... черт побери... умираю в отеле».

Единственное, что успел сказать перед смертью Генри VIII: «Монахи... монахи... монахи». В последний день жизни его мучили галлюцинации. Но наследники Генри на всякий случай устроили гонения на все доступные монастыри, подозревая, что короля отравил кто­то из священников.

Джордж Байрон: «Ну, я пошел спать».

Людовик XIV кричал на домочадцев: «Чего вы ревете? Думали, я бессмертен?»

Отец диалектики Фридрих Гегель: «Только один человек меня понимал на протяжении всей жизни... А в сущности... и он меня не понимал!»

Вацлав Нижинский, Анатоль Франс, Гарибальди перед смертью прошептали одно и то же слово: «Мама!».

«Подождите минуточку», — это сказал Папа Римский Александр VI. Все так и сделали, но, увы — ничего не получилось, папа все­таки скончался.

Еврипид, который, по слухам, был просто в ужасе от близкой кончины, на вопрос, чего может бояться в смерти такой великий философ, ответил: «Того, что я ничего не знаю».

Умирая, Бальзак вспоминал одного из персонажей своих рассказов, опытного врача Бианшона: «Он бы меня спас...»

Петр Ильич Чайковский: «Надежда!.. Надежда! Надежда!.. Проклятая!»

Михаил Романов перед казнью отдал палачам свои сапоги: «Пользуйтесь, ребята, все­таки царские».

Шпионка­танцовщица Мата Хари послала целящимся в нее солдатам воздушный поцелуй: «Я готова, мальчики».

Философ Иммануил Кант произнес перед самой смертью всего одно слово: «Достаточно».

Один из братьев­кинематографистов, 92­летний О. Люмьер: «Моя пленка кончается».

Ибсен, пролежав несколько лет в немом параличе, привстав, сказал: «Напротив!» — и умер.

Надежда Мандельштам — своей сиделке: «Да ты не бойся».

Сомерсет Моэм: «Умирать — скучное занятие. Никогда этим не занимайтесь!»

Генрих Гейне: «Господь меня простит! Это его работа».

Иван Сергеевич Тургенев на смертном одре изрек странное: «Прощайте, мои милые, мои белесоватые...»

Поэт Алексис­Феликс Арвер, услышав, что санитарка говорит кому­то: «Это в конце коЛидора», простонал из последних сил: «Не коЛидора, а коРидора» и умер.

Художник Антуан Ватто: «Уберите от меня этот крест! Как можно было так плохо изобразить Христа!»

Оскар Уайльд, умиравший в гостиничном номере, оглядел угасающим взором безвкусные обои на стенах и вздохнул: «Они меня убивают. Кому­то из нас придется уйти». Ушел он. Обои остались.

А вот последние слова Эйнштейна канули в Лету — сиделка не знала немецкого.

Известный украинский журналист, врач по профессии, В. Коротич в одном из своих интервью сказал: «…доказывать людям, что после смерти они станут белой известью и больше ничем — не самое большое достоинство человеческого гения». Вспомним строки мудрого Омара ­Хайяма:

Зачем коптить добро в пустыне бытия?

Кто вечно жил средь нас?
Таких не видел я,

Ведь жизнь нам в долг дана,
и то на срок немалый.

А то, что в долг дано,
не собственность твоя.

Невозможно с этим не согласиться. Однако не хотелось бы на такой минорной ноте закончить статью. Лучше вспомним слова В. Высоцкого: «…конец мой — еще не конец: конец — это чье­то начало».